«Рефлексия». Попробуйте понаблюдать за собой, за своим душевным состоянием. Постарайтесь понять, почему вы именно это чувствуете, почему так, а не иначе, поступили. Сделайте себя объектом психологического наблюдения и изучения. И – независимо от того, к каким выводам вы придете – ваше раздражение постепенно исчезнет.
Мы говорим: «Ребенок родился». Точно знаем, когда: не только день, но и час, и даже минуту. Знаем, сколько ему сейчас лет.
Нет, ваш ребенок еще не родился. Или – еще не совсем родился. Он родился телесно, но не духовно. Духовно он будет рождаться на протяжении всего своего детства, всей своей юности, а, может быть, еще и потом, в зрелые годы. И дай Бог, чтобы в конце концов он родился – хоть когда-нибудь, хоть к тридцати годам.
И все это время, пока он еще не созрел духовно, между ребенком и его мамой продолжает сохраняться незримая эмоциональная связь, продолжает биться соединяющая их психологическая пуповина.
И знаете, что для абсолютно любого ребенка самое страшное? Когда этой пуповины нет, когда она разорвана. Такой ребенок чувствует себя в мире как в дремучем лесу, полном диких зверей, где некуда спрятаться, где нет друзей, а только враги. Это самый несчастный человек, но очень часто он становится и ужасным человеком.
Вот у Мишки в этом смысле все в порядке: это видно из того, как легко ему передалось эмоциональное состояние матери. Его пуповина цела, она бьется, по ней он получает так необходимую ему эмоциональную подпитку. Вот только – что именно получает? Какими будут эти эмоции, что это будет: злость, раздражение, страх – или радость, спокойствие, уверенность?
Если ребенок получает через этот эмоциональный канал одни приказы, команды, требующие безоговорного исполнения – то это будет один тип человека: забитый, затурканный, зависимый, боящийся жизни. Если малыш воспринимает маму только как источник удовольствий и радостей, если мама вообще не способна приказывать и запрещать, – это будет капризный эгоист. Мама раздражительная – ребенок будет нервным.
Конечно, вы можете сказать: а что же тут поделаешь? Если я такая, не могу же я себя переделать?
Вроде бы правильно. Вот только мы никогда не знаем до конца, какие мы. В нас много чего есть, много таких возможностей, которые мы обычно никак не используем.
Ведь мы же понимаем: раздражаться, злиться – нехорошо. Не в моральном плане, нет: ДЛЯ НАС САМИХ нехорошо. Неприятно, нервные клетки не восстанавливаются; жизнь сокращает; настроение портит. НАМ САМИМ плохо от этого.
А что если дети могут нам в этом смысле помочь?
Нет, я не шучу, я говорю серьезно! Если рядом вот такое маленькое существо, которое в огромной степени зависит от нас, от того, что происходит в наших душах, то, может быть, это может помочь овладеть собой? Может быть, эта кроха – тот самый рычаг, которым можно что-то повернуть в себе?
Я уверен: не все так фатально. Мать и дитя – сообщающиеся сосуды. И если в одном вода замутилась – она неизбежно станет мутной и в другом. Но и чистота, наивная вера и доброта, столь свойственные детям, – тоже заразительны.
Может быть, Бог создал детей для того, чтобы помочь нам, взрослым, стать лучше?..
«Это – моё!»
Когда родители Олега записывались ко мне на консультацию, я попросил их принести фотографию ребенка – они притащили толстенный альбом со многими десятками, если не сотнями, снимков четырехлетнего сына. Да, Олежка – вовсе не обделенный ребенок. Он единственный сын благополучных интеллигентных родителей, у него две бабушки и два дедушки; все они довольно молодые люди. Шестеро взрослых – на него одного!
По телефону родители объяснили, в чем проблемы их сына: хаотическое неуправляемое поведение, эмоциональная неустойчивость, часто – плохое настроение, капризы, плач, истерики. В общем, ничего особенного: типичный современный ребенок.
Главная проблема современных детей в том, что взрослые с утра до вечера о них заботятся. Раньше в семьях детей было много, а взрослые почти все время заняты: мать – по хозяйству, отец – на работе. Бабушки-дедушки умирали гораздо раньше. Да, росли эти дети как трава в поле, но свобода, самостоятельность у них тоже были. Нашим же маленьким обласканным каторжникам об этом не приходится и мечтать.
Главное впечатление от фотографий Олега – это несчастный ребенок. Бледненький, тощенький, выражение лица везде какое-то испуганное, робкое. Но – прекрасно одет, в его комнате – огромное количество игрушек (на одном снимке он – с плюшевыми медведем и тигром: оба зверя гораздо больше него), рядом всегда кто-то из взрослых.
Мальчик очень умный: уже читает, считает до ста. Знает почти наизусть десятки сказок и детских стихов. И даже физически вполне здоров.
Что же с ним такое?
Ну что ж, расскажите поподробней, что же с ним такое?
Они переглянулись, немного смущенно, и мама – красивая, с тонким румянцем на щеках и близорукими, словно нарисованными, глазами – ответила:
Он очень странно себя ведет, и мы не понимаем причины…
Как именно себя ведет?
Ну вот хотя бы сегодня… Сели завтракать, все хорошо: его любимая кашка «Семь злаков» с молоком и медом. Он начал есть. Потом положил ложку на стол и… ну, просто сидит и смотрит в пол, и ручки сложил между колен. Я спрашиваю: что такое, почему ты не ешь? – никакого ответа. На меня не смотрит… И мы уже знаем, когда на него такое находит, его не переупрямишь. И так он и не поел… Или вдруг начинает гримасничать, кривляться, выкрикивать какие-то несуществующие слова…
А вы не знаете: когда вас нет рядом, он тоже так делает?
Он у нас одно время ходил в садик, я спрашивала – нет, там такого не было…
А почему вы его оттуда забрали?
Нам не понравилось. С детьми не работают, не развивают: за ними только присматривают, кормят – и все… Потом, Олежкина бабушка – это моя мама – обижалась: она у нас первый год на пенсии – и вдруг внука отдают не ей, а в садик…
У бабушки такие явления тоже случаются?
Знаете, да…
Ну, хорошо, продолжайте…
Да, так вот он устраивает такие концерты – совершенно без всякой видимой причины. Мы не знаем, что делать. Прочли горы литературы: педагогической, психологической – но так ничего и не поняли… Потом он стал намеренно портить вещи…
Как это?
А вот так. Нашел ножницы и изрезал шторы, свой костюмчик..
Что за костюмчик?
Они переглянулись – будто говоря друг другу: «О какой ерунде спрашивает!» – и отец снисходительно объяснил:
Есть у него такой парадный костюмчик-тройка. Вернее, был. Пиджачок, жилет, галстук-бабочка. Да вы видели – на фотографии…
А, да, да… И вот его-то он изрезал?
Его.
Сколько раз он его надевал?
Три-четыре раза если надел – не больше.
А когда? При каких обстоятельствах?
Да все больше – в гости.
Как себя вел в гостях?
Ну, там-то ему никто не позволит спектакли устраивать…
Значит, хорошо?
Да, выходит так.
А как он себя при этом чувствовал?
Опять переглядываются – еще более недоуменно.
Вы можете даже мне не отвечать, просто скажите: вы раньше над этим задумывались?
Отец, криво улыбнувшись, ответил:
По правде говоря, нет.
Может быть, он сам воспринимал этот костюмчик как орудие пытки, с которым связаны самые неприятные ощущения: часами нужно сидеть прямо, «хорошо себя вести», ничего нельзя, да еще костюма не испачкай?.. Может быть так?
Да кто ж его знает…
Ну ладно… Еще что вас беспокоит?
Мама, опустив глаза, сказала:
Знаете, я большая аккуратистка: не выношу ни малейшей нечистоты в доме. А он стал таскать со двора какие-то грязные тряпочки, бутылочные осколки; даже старую консервную банку принес – с каким-то жутким запахом… Не хочет ничего убирать в свой шкафчик, все разбрасывает..
А вы его заставляете убирать?
Да, я заставляю. По-моему, ребенка нужно приучать к порядку с раннего детства… А что, я неправа?
И правы, и неправы… Я вам задам один вопрос: у вас есть своя комната?
Да, у нас трехкомнатная квартира.
Кто-то, допустим, ваша мама, вас контролирует: как вы убираете в своей комнате, что куда кладете?
Смеется, но довольно принужденно.
Нет, конечно, нет. Я все-таки взрослый человек.
Да. Но – вы человек. И ваш сын – тоже человек. Так что есть все же нечто общее… Ну, хорошо: а вы представьте себе, что ваша мама вас постоянно контролирует, заставляет вас все класть не как вам хочется, а как она скажет, – вам бы это понравилось?
Нет.
И Олегу тоже не нравится. Только он еще совсем маленький и сам этого не понимает. Он только чувствует дискомфорт и какое-то внешнее давление: вот как если бы его связали веревкой по рукам и ногам – и не на время, а навсегда – и он пытается бороться, разорвать эту веревку, протестует, по-своему, по-детски…
